it's all i have to say

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » it's all i have to say » главная // glavnaya » girls just want to have fun


girls just want to have fun

Сообщений 1 страница 17 из 17

1

hope thornton, 17
http://funkyimg.com/i/2ichw.gif http://funkyimg.com/i/2ichy.gif
summer bishil

Назвать жизнь Хоуп сложной язык не повернется ни у кого, кроме неё самой. Ей, конечно же, по всем стандартам подростковой мелодрамы, было тяжело и сложно, несмотря на высокий социальный статус и все преимущества внутри семьи, однако воспринимать всерьёз все тяготы жизни избалованного любимого ребёнка довольно тяжело. Начать стоит с того, что родилась девушка в известном и влиятельном семействе Торнтонов, что славится не только высоким властным уровнем, но и отличным материальным состоянием. Этого уже должно было быть достаточно, чтобы маленькая Хоуп имела в свободном доступе всё, о чём только может мечтать любой ребёнок, и даже чуть больше. Однако, это – только половина выигрыша, что обеспечило девушке одно лишь её появление на свет. Вторая половина заключалась в том, что рождение девочки в семействе было невероятно желанным, но абсолютно невозможным. К тому моменту, как миссис Торнтон узнала о беременности, первенцу четы, Элиоту, было уже одиннадцать лет, и никто не рассчитывал на появление в доме младенца.

Так уж повелось, что Торнтоны отдавали женщинам первый приоритет. Несмотря на то, что именно отец Элиота и Хоуп занимал высокий пост в Министерстве, а мама всегда занималась творческим, однако горячо любимым делом, главой семьи являлась именно она. Хотя, даже это тяжело назвать правдой – полноценный матриархат обеспечивала, и продолжает обеспечивать семейству бабушка. С её легкой руки детство Элиота превратилось в ад, в то время, как маленькая Хоуп росла в царских условиях. Она всегда чувствовала определённое давление груза ответственности на своих плечах – одно лишь её имя, Хоуп, открыто говорило о том, какую надежду возлагали на неё в будущем. В неё верили до последнего: когда она показательно скучала, выслушивая всю историю рода; когда бежала играть, вместо того, чтобы учиться; когда дралась с мальчишками из бедных районов и разбивала носы девчонкам, что смели её обидеть. Надежд девчонка не оправдывала, однако, даже после всех проказ её сохранность оставалась в приоритете.

Должно быть, именно поэтому так тяжело давались ей отношения со старшим братом, разница в возрасте с которым казалась настоящей пропастью в те годы. Несмотря на то, что тот не злился на неё, не позволял себе её обидеть и оскорбить, даже когда никого не было рядом, им обоим было довольно сложно существовать вместе. На плечи Элиота ложился контроль за сестрёнкой летом, когда он возвращался домой из Ильверморни, и им обоим никогда не нравилась эта обуза. Хоуп ненавидела контроль, а Элиот уже тогда прекрасно понимал, что заставить её заниматься тем, что ей не интересно – невозможно.

Естественно, с возрастом прививать семейные традиции ей становилось проще. Элиот сумел завлечь её внимание рассказами о бесконечных приключениях в стенах школ магии по всему свету, а маме с бабушкой удалось заинтересовать девочку рассказами о предках. В семь лет она уже с неприкрытым восхищением смотрела на брата, что оканчивал Ильверморни, а, спустя несколько лет, сама гордо шагала в рядах других первокурсников в огромный круглый зал, чтобы занять своё место на одном из четырех факультетов. Не было никаких сомнений в том, на каком из них хотели видеть Хоуп родители и, что важнее, бабушка: рогатый змей, который окончила она сама, казался ей единственным приемлемым вариантом. И, очевидно, что на него Торнтон дорога была закрыта. Она до сих пор вспоминает этот волнительный момент каждый год, когда сама насмешливо наблюдает за трясущимися первокурсниками, и каждый год у нее вдоль позвоночника бегут мурашки. Первым её встретил рёв вампуса, и сердце мгновенно замерло – все те пренебрежительные слова, что были сказаны каждым членом её семьи в сторону студентов этого факультета, подступили к горлу комом. Хоуп была не на шутку напугана, и хлопот крыльев буревестника оказался настоящим спасением от семейного отторжения.

Ильверморни оказалась всем тем, что рассказывал о ней брат – удивительным местом, полным сюрпризов и приключений. Душа Торнтон действительно принадлежала буревестнику, и, чем старше она становилась, чем выше поднималась по ступеням курсов магической школы, тем сильнее чувствовала связь с родным факультетом, и тем дальше отходила от ожиданий и надежд своей семьи. Её общительность плохо вязалась поначалу с налётом высокомерия, привитого еще в стенах родного дома. Её учили манерам поведения в соответствии с традициями, от неё ожидали общения в определённом кругу людей, ей даже пытались навязывать дружбу с детьми определённых семей – аристократия не хотела видеть своего ребёнка среди «не правильных» личностей, и, первое время это оставляло отпечаток на отношениях Хоуп с другими детьми. Сильные лидерские качества позволили ей образовать свою компанию, что больше напоминала серпентарий. На смену кулакам пришли сплетни и интриги, но долго Торнтон продержаться в такой атмосфере не могла. Все её недостатки всегда перекрывала чистая душа, и запятнать её ей не хотелось. Ей не было страшно остаться врагами с теми людьми, которых она предпочла оставить за рамками своего общения, однако, тринадцатилетняя девочка плохо представляла, к каким последствиям это приведёт. Каждое возвращение домой было испорчено лекциями о том, почему ей нужно вернуть уважение тех, кого не уважала она сама, и каждый раз всё больше и больше хотелось оставаться в стенах школы до самого её окончания.

Переходный возраст встретил Хоуп обострением всех самых тяжёлых качеств в её характере. Продолжая воевать с той группой людей, которых она бросила, она использовала всё более и более грубые методы, становилась агрессивнее и злее. Проблемы с дисциплиной стали привычным делом, а избегать и пропускать мимо ушей угрозы со стороны семьи становилось всё проще. Сбегать из школы среди ночи; пробираться в чужие спальни; пакостить другим факультетам, чтобы попытаться снова выиграть соревнование; проверять на собственном опыте старинные легенды – это всё стало привычной частью повседневной школьной жизни Хоуп, и, признаться честно, она никогда не была счастливее. Она никогда не чувствовала себя свободнее, чем в стенах школы, и каждое возвращение домой казалось каторгой. Впрочем, и количество возвращений резко сократилось – помимо проблем с дисциплиной, проявились и проблемы с учебой, заниматься которой Торнтон было либо некогда, либо просто-напросто лень. Помимо пары предметов, интерес к которым не угасал никогда, её мало интересовали знания, а оттого оставалось очень много «хвостов», что не всегда позволяли Хоуп вернуться в поместье, например, на зимних каникулах. Она, витая в облаках, предпочитала уделять больше внимания друзьям, мальчикам и развлечениям на улице Траттау, чем первостепенной цели школы. Маг из неё выходил весьма посредственный, и вечное сравнение с известным умником Элиотом, её старшим братом, имевшим отличную репутацию среди преподавательского состава, ни капли не мотивировало становиться лучше.

Всё стало сложнее, когда Хоуп Торнтон приступила к пятому году своего обучения. Во-первых, тяжёлым облаком на горизонте для неё маячили экзамены СОВ, к которым она была совершенно не готова, ну и, во-вторых, в школу вернулся Элиот. И кто бы мог подумать, что вторая проблема сможет стать ключом к решению первой. Появление брата в стенах школы, конечно же, сопровождалось волной восторженного писка со стороны старшекурсниц и старшекурсников (ну, что поделать, если красота – это у них семейное); одобрения всех преподавателей разом и ценных наставлений бабушки. Стоило только Хоуп решить, что она не ненавидит брата, как их отношения вернулись прямиком на первую стадию: на его плечи снова легла необходимость работать её надзирателем, а ей снова приходилось терпеть его рядом каждый божий день. Все слухи, что ходили о ней и её бесчисленном количестве парней, все гадости, что говорили о ней девочки из серпентария, который она давно покинула, все недовольства преподавателей, что скопились за пять лет ничего-не-делания, потекли прямо в уши Элиоту, и за каждый из них ей пришлось отчитываться. Она огрызалась, хамила и нервничала, психовала и срывалась на друзьях. Ей не хотелось больше учиться в месте, где свободу её перекрыли, и за каждым её шагом был установлен жёсткий контроль. Ситуация немного изменилась в лучшую сторону, когда Хоуп дошла до истерики прямо перед старшим братом. Она не позволяла себе такого обычно, старалась держать эмоции при себе в разговорах с семьёй, но на этот раз не вышло. Она рассказала о конфликтах, поделилась тем, что её тревожило и, кроме того, упомянула главный фактор стресса - предстоящие экзамены. Стоит ли говорить, что с помощью брата-умника СОВ были сданы на положительные оценки? Единственное, чего ей так и не удалось добиться – окончание обучения после пятого курса. У Хоуп не было никакого желания оставаться в Ильверморни ещё на два года, но это совершенно не волновало её бабушку. «Ты и так опозорила нас достаточно, Хоуп. Будь добра отучиться все семь курсов,» – так звучал непреклонный ответ главы семейства, и девушке оставалось только смириться. В ней ещё продолжала теплиться надежда на то, что стоит ей окончить школу, её оставят в покое.

Быть сестрой не просто молодого и красивого, но ещё и идейного практиканта оказалось крайне сложно. Популярность Хоуп выросла, однако ей не нужна была популярность такого рода – всем было известно, что Элиот выступал против какого-либо взаимодействия с не-магами, в то время как сама девушка придерживалась иной точки зрения. Если говорить абсолютно откровенно – ей было всё равно. Она не стремилась узнавать об обычных людях больше, её не интересовал принцип работы их жизни, но ей казался довольно забавным и интересным тот факт, что они могут делать столько всего без наличия магических способностей. Более того, с отсутствием магии, она не видела в них угрозы. Она спокойно общалась с полукровками, слушала рассказы тех, кто был заинтересован литературой или музыкой не-магов, да и сама читала книги по не-магической истории. Теперь же на неё смотрели с подозрением и предвкушением: люди ждали, что она первая встанет вслед за братом, и ей пришлось. Ей пришлось поддержать Элиота, потому что её до сих пор грызла совесть за то, что она незаслуженно переняла на себя всё внимание семьи, хотя он заслуживал намного большего. Ей пришлось поддержать Элиота, потому что это движение – то, что заставляло его взгляд зажечься. Она не сомневалась в его дипломатических талантах, и чувствовала гордость за брата, наблюдая за тем, как легко он привлекал студентов на свою сторону, как просто увлекал их рассказами. Проблемой было только то, что сама Хоуп, как бы не пыталась, не могла разделить его взгляды. Это разногласие стало самым большим из всех конфликтов в семье Торнтонов. И, если раньше у кого-то ещё оставалась надежда на то, что младшая дочь сможет стать достойной наследницей рода, то теперь в ней были разочарованы все члены семьи разом.

Впрочем, финальным аккордом в этой изящной игре Хоуп на нервах своей влиятельной прародительницы, был поставлен чуть позже. И, самое интересное, пожалуй, в том, что в упомянутом инциденте роль Хоуп была весьма пассивной – она была лишена вопроса выбора. Так вышло, так получилось, так сложились звёзды. В Ильверморни всегда относились весьма толерантно к представителям всех рас, включая и оборотней. Для них в школе были созданы особые условия, которые, по большей части, были известны всем лишь в форме слухов – никто, кроме самих оборотней, не владел никакой информацией о том, как руководство школы контролирует безопасность всех студентов в полнолуния, и что происходит с самими оборотнями в таких условиях. Для начала, дабы оставаться в безопасности, по ночам студентам следует оставаться в своих комнатах, а не шататься по коридорам школы в поисках приключений. Именно этому правилу Торнтон и не последовала, оказавшись не в то время не в том месте. Обладая весьма нерациональными храбростью и решительностью, она, столкнувшись с обратившимся студентом лицом-к-лицу, попробовала противостоять ему, чтобы дать своим друзьям фору на побег. История могла бы закончиться и хуже, не отпугни друзья оборотня с безопасного расстояния или успей он добраться до жизненно важных органов. Однако, Хоуп осталась в живых. Так произошло её обращение.

Пожалуй, этот момент можно назвать переломным в жизни Торнтон – и здесь не слишком ясно, сломалась ли она, или сломалось всё её окружение, что больше не было готово простить ей все огрехи. Хоуп стала чужой среди своих – в первую очередь, это коснулось семьи, только потом однокурсников. Её бабуля не смогла принять того факта, что её  внучка, её надежда – оборотень, – а потому пускала байку за байкой о ее состоянии, пока слухи от студентов школы не перешли к их родителям, не расползлись, кажется, по всему Нью-Йорку, не очернили окончательно её имя в кругах местной аристократии. Хоуп привыкла принимать удары судьбы в боевой позиции, держаться молодцом и уметь давать сдачу любому обидчику, но проблем становилось все больше и больше, а решений на них не находилось – даже замечательная во всех отношениях Ильверморни не могла избавить её от насмешек и метки «прокажённой», девочки-волка. Конечно, вокруг неё по-прежнему оставались люди: старые друзья, брат, преподаватели – но и они казались временами чрезмерно отдаленными. Оставалось лишь смириться со своим положением. Смириться, признать поражение и постараться быть максимально безразличной.

Теперь, расслабившись и окончательно распрощавшись с контролем надуманного будущего над дерьмовым настоящим, Хоуп не могла, да и не видела больше смысла, продолжать лгать ни себе, ни окружающим – она официально присоединилась к лагерю, прямо противоположному идеям CJA, виновато сообщив брату о том, что записалась на факультатив о не-магической культуре. Конечно, у неё было оправдание, которое тому пришлось передать семье – мол, врага нужно знать в лицо, – но все они прекрасно понимали, что младшая Торнтон никогда не делала ничего из благородных побуждений. Она действовала так, как подсказывало ей её сердце, а не разум, и в этом было огромное её отличие от той желанной копии её самой, что так старались взрастить что мама, что отец, что бабушка. Из Хоуп не вышло леди, не вышло достойной дочери, сестры и внучки, совершенно точно не вышло великолепного мага и не вышло будущей жены какому-нибудь министру. Вопрос лишь в том, что её саму это не слишком-то и расстраивает – Хоуп позабыла о том, когда в последний раз позволяла себе открыто проявлять хоть какие-то эмоции, и, откровенно говоря, пока что, эта система, полное игнорирование проблемы, работает просто восхитительно.

Отредактировано goodbye, beautiful day (2016-10-09 03:35:05)

0

2

хоуп улыбается. в её глазах сверкает какой-то озорной огонёк, на щеках почти что появляются очаровательные ямочки, а ресницы слегка подрагивают. она смотрит на человека перед собой снизу вверх, переносит вес на одно бедро, слегка склоняя голову вправо, и хитро щурится: они оба прекрасно знают, что она примет вызов. его вызовы она, почему-то, всегда принимает.
— ты думаешь, я не справлюсь? — в руках у мужчины, что улыбается ей в ответ, пара перчаток. тонких, дамских, полупрозрачных перчаток, что раньше украшали ладони любой достойной леди, а сейчас используются особо утончёнными барышнями для поддержания образа. хоуп смотрит с подозрением что на мужчину, что на аксессуар: она привыкла ожидать подвоха от всего, что происходит на таких занятиях. во-первых, она уж слишком далека от настоящей леди, несмотря на происхождение; во-вторых, ещё ни одно задание не давалось ей просто. это же кажется долгожданным глотком свежего воздуха среди бесконечных провалов и разочарований. улыбка на губах торнтон становится шире, — давай сюда, — одна, вторая – перчатки мягко обволакивают ладони девушки, обвивая тонкие запястья широкой полосой кружева. она отрывает взгляд от собственных рук, а затем снова смотрит на своего собеседника. уверенно, почти что даже нахально – это её манера общения.
всё дело в том, что тот мужчина, что с особой заботой наблюдает за ходом её обучения – касл – даёт отдельные занятия для оборотней. и это странно, до сих пор странно осознавать, но сама хоуп торнтон уже несколько месяцев, как оборотень. ещё хоуп торнтон уже несколько месяцев в касла влюблена, но это пускай останется за кадром. перчатки – не подарок, а учебная принадлежность. румянец на щеках – не знак симпатии, а воодушевление от первой предстоящей победы.

0

3

in our family portrait we look pretty happy,

http://funkyimg.com/i/2ieVr.png

http://funkyimg.com/i/2ieUM.png

we look pretty normal, let's go back to that.

~ full ~

http://funkyimg.com/i/2ieVr.png
http://funkyimg.com/i/2ieUM.png

0

4

http://funkyimg.com/i/2j5PE.png

Hope Patricia Tornton
Хоуп Патриша Торнтон
Summer Bishil
— 04.07.1998; 17 лет —
— чистокровна —
— Буревестник'16; 7 курс —
— ученица Ильверморни —
— положительное отношение к не-магам —

умения: пожалуй, главным из бытовых умений Хоуп является её художественный талант – нельзя сказать, что из неё вышла бы следующая Фрида Кало, однако её рисунки всегда выделялись на фоне работ сверстников; что касается магических умений – они весьма скудны от недостатка практики и сосредоточенности на учёбе.
палочка: 9½ дюймов; жесткая; ольха и перо гиппогрифа;
артефакты: семейная драгоценность: бабушкина подвеска, что была получена Хоуп в качестве подарка на десятый день рождения;
боггарт: оборотень, что обратил Хоуп, с куском её собственной плоти в пасти;
амортенция: аромат цветков жасмина, запах скошенной травы, запах свежеиспечённого печенья.

Назвать детство Хоуп сложным язык не повернется ни у кого, кроме неё самой. Ей, конечно же, по всем стандартам подростковой мелодрамы, было тяжело и сложно, несмотря на высокий социальный статус и все преимущества внутри семьи, однако воспринимать всерьёз все тяготы жизни избалованного любимого ребёнка довольно тяжело. Начать стоит с того, что родилась девушка в известном и влиятельном семействе Торнтонов, что славится не только высоким властным уровнем, но и отличным материальным состоянием. Этого уже должно было быть достаточно, чтобы маленькая Хоуп имела в свободном доступе всё, о чём только может мечтать любой ребёнок, и даже чуть больше. Однако, это – только половина выигрыша, что обеспечило девушке одно лишь её появление на свет. Вторая половина заключалась в том, что рождение девочки в семействе было невероятно желанным, но абсолютно невозможным. К тому моменту, как миссис Торнтон узнала о беременности, первенцу четы, Элиоту, было уже одиннадцать лет, и никто не рассчитывал на появление в доме младенца.

Так уж повелось, что Торнтоны отдавали женщинам первый приоритет. Несмотря на то, что именно отец Элиота и Хоуп занимал высокий пост в Министерстве, а мама всегда занималась творческим, однако горячо любимым делом, главой семьи являлась именно она. Хотя, даже это тяжело назвать правдой – полноценный матриархат обеспечивала, и продолжает обеспечивать семейству бабушка. С её легкой руки детство Элиота превратилось в ад, в то время, как маленькая Хоуп росла в царских условиях. Она всегда чувствовала определённое давление груза ответственности на своих плечах – одно лишь её имя, Хоуп, открыто говорило о том, какую надежду возлагали на неё в будущем. В неё верили до последнего: когда она показательно скучала, выслушивая всю историю рода; когда бежала играть, вместо того, чтобы учиться; когда дралась с мальчишками из бедных районов и разбивала носы девчонкам, что смели её обидеть. Надежд девчонка не оправдывала, однако, даже после всех проказ её сохранность оставалась в приоритете.

Должно быть, именно поэтому так тяжело давались ей отношения со старшим братом, разница в возрасте с которым казалась настоящей пропастью в те годы. Несмотря на то, что тот не злился на неё, не позволял себе её обидеть и оскорбить, даже когда никого не было рядом, им обоим было довольно сложно существовать вместе. На плечи Элиота ложился контроль за сестрёнкой летом, когда он возвращался домой из Ильверморни, и им обоим никогда не нравилась эта обуза. Хоуп ненавидела контроль, а Элиот уже тогда прекрасно понимал, что заставить её заниматься тем, что ей не интересно – невозможно.

Естественно, с возрастом прививать семейные традиции ей становилось проще. Элиот сумел завлечь её внимание рассказами о бесконечных приключениях в стенах школ магии по всему свету, а маме с бабушкой удалось заинтересовать девочку рассказами о предках. В семь лет она уже с неприкрытым восхищением смотрела на брата, что оканчивал Ильверморни, а, спустя несколько лет, сама гордо шагала в рядах других первокурсников в огромный круглый зал, чтобы занять своё место на одном из четырех факультетов. Не было никаких сомнений в том, на каком из них хотели видеть Хоуп родители и, что важнее, бабушка: рогатый змей, который окончила она сама, казался ей единственным приемлемым вариантом. И, очевидно, что на него Торнтон дорога была закрыта. Она до сих пор вспоминает этот волнительный момент каждый год, когда сама насмешливо наблюдает за трясущимися первокурсниками, и каждый год у нее вдоль позвоночника бегут мурашки. Первым её встретил рёв вампуса, и сердце мгновенно замерло – все те пренебрежительные слова, что были сказаны каждым членом её семьи в сторону студентов этого факультета, подступили к горлу комом. Хоуп была не на шутку напугана, и хлопот крыльев буревестника оказался настоящим спасением от семейного отторжения.

Ильверморни оказалась всем тем, что рассказывал о ней брат – удивительным местом, полным сюрпризов и приключений. Душа Торнтон действительно принадлежала буревестнику, и, чем старше она становилась, чем выше поднималась по ступеням курсов магической школы, тем сильнее чувствовала связь с родным факультетом, и тем дальше отходила от ожиданий и надежд своей семьи. Её общительность плохо вязалась поначалу с налётом высокомерия, привитого еще в стенах родного дома. Её учили манерам поведения в соответствии с традициями, от неё ожидали общения в определённом кругу людей, ей даже пытались навязывать дружбу с детьми определённых семей – аристократия не хотела видеть своего ребёнка среди «не правильных» личностей, и, первое время это оставляло отпечаток на отношениях Хоуп с другими детьми. Сильные лидерские качества позволили ей образовать свою компанию, что больше напоминала серпентарий. На смену кулакам пришли сплетни и интриги, но долго Торнтон продержаться в такой атмосфере не могла. Все её недостатки всегда перекрывала чистая душа, и запятнать её ей не хотелось. Ей не было страшно остаться врагами с теми людьми, которых она предпочла оставить за рамками своего общения, однако, тринадцатилетняя девочка плохо представляла, к каким последствиям это приведёт. Каждое возвращение домой было испорчено лекциями о том, почему ей нужно вернуть уважение тех, кого не уважала она сама, и каждый раз всё больше и больше хотелось оставаться в стенах школы до самого её окончания.

Переходный возраст встретил Хоуп обострением всех самых тяжёлых качеств в её характере. Продолжая воевать с той группой людей, которых она бросила, она использовала всё более и более грубые методы, становилась агрессивнее и злее. Проблемы с дисциплиной стали привычным делом, а избегать и пропускать мимо ушей угрозы со стороны семьи становилось всё проще. Сбегать из школы среди ночи; пробираться в чужие спальни; пакостить другим факультетам, чтобы попытаться снова выиграть соревнование; проверять на собственном опыте старинные легенды – это всё стало привычной частью повседневной школьной жизни Хоуп, и, признаться честно, она никогда не была счастливее. Она никогда не чувствовала себя свободнее, чем в стенах школы, и каждое возвращение домой казалось каторгой. Впрочем, и количество возвращений резко сократилось – помимо проблем с дисциплиной, проявились и проблемы с учебой, заниматься которой Торнтон было либо некогда, либо просто-напросто лень. Помимо пары предметов, интерес к которым не угасал никогда, её мало интересовали знания, а оттого оставалось очень много «хвостов», что не всегда позволяли Хоуп вернуться в поместье, например, на зимних каникулах. Она, витая в облаках, предпочитала уделять больше внимания друзьям, мальчикам и развлечениям на улице Траттау, чем первостепенной цели школы. Маг из неё выходил весьма посредственный, и вечное сравнение с известным умником Элиотом, её старшим братом, имевшим отличную репутацию среди преподавательского состава, ни капли не мотивировало становиться лучше.

Всё стало сложнее, когда Хоуп Торнтон приступила к пятому году своего обучения. Во-первых, тяжёлым облаком на горизонте для неё маячили экзамены СОВ, к которым она была совершенно не готова, ну и, во-вторых, в школу вернулся Элиот. И кто бы мог подумать, что вторая проблема сможет стать ключом к решению первой. Появление брата в стенах школы, конечно же, сопровождалось волной восторженного писка со стороны старшекурсниц и старшекурсников (ну, что поделать, если красота – это у них семейное); одобрения всех преподавателей разом и ценных наставлений бабушки. Стоило только Хоуп решить, что она не ненавидит брата, как их отношения вернулись прямиком на первую стадию: на его плечи снова легла необходимость работать её надзирателем, а ей снова приходилось терпеть его рядом каждый божий день. Все слухи, что ходили о ней и её бесчисленном количестве парней, все гадости, что говорили о ней девочки из серпентария, который она давно покинула, все недовольства преподавателей, что скопились за пять лет ничего-не-делания, потекли прямо в уши Элиоту, и за каждый из них ей пришлось отчитываться. Она огрызалась, хамила и нервничала, психовала и срывалась на друзьях. Ей не хотелось больше учиться в месте, где свободу её перекрыли, и за каждым её шагом был установлен жёсткий контроль. Ситуация немного изменилась в лучшую сторону, когда Хоуп дошла до истерики прямо перед старшим братом. Она не позволяла себе такого обычно, старалась держать эмоции при себе в разговорах с семьёй, но на этот раз не вышло. Она рассказала о конфликтах, поделилась тем, что её тревожило и, кроме того, упомянула главный фактор стресса - предстоящие экзамены. Стоит ли говорить, что с помощью брата-умника СОВ были сданы на положительные оценки? Единственное, чего ей так и не удалось добиться – окончание обучения после пятого курса. У Хоуп не было никакого желания оставаться в Ильверморни ещё на два года, но это совершенно не волновало её бабушку. «Ты и так опозорила нас достаточно, Хоуп. Будь добра отучиться все семь курсов,» – так звучал непреклонный ответ главы семейства, и девушке оставалось только смириться. В ней ещё продолжала теплиться надежда на то, что стоит ей окончить школу, её оставят в покое.

Быть сестрой не просто молодого и красивого, но ещё и идейного практиканта оказалось крайне сложно. Популярность Хоуп выросла, однако ей не нужна была популярность такого рода – всем было известно, что Элиот выступал против какого-либо взаимодействия с не-магами, в то время как сама девушка придерживалась иной точки зрения. Если говорить абсолютно откровенно – ей было всё равно. Она не стремилась узнавать об обычных людях больше, её не интересовал принцип работы их жизни, но ей казался довольно забавным и интересным тот факт, что они могут делать столько всего без наличия магических способностей. Более того, с отсутствием магии, она не видела в них угрозы. Она спокойно общалась с полукровками, слушала рассказы тех, кто был заинтересован литературой или музыкой не-магов, да и сама читала книги по не-магической истории. Теперь же на неё смотрели с подозрением и предвкушением: люди ждали, что она первая встанет вслед за братом, и ей пришлось. Ей пришлось поддержать Элиота, потому что её до сих пор грызла совесть за то, что она незаслуженно переняла на себя всё внимание семьи, хотя он заслуживал намного большего. Ей пришлось поддержать Элиота, потому что это движение – то, что заставляло его взгляд зажечься. Она не сомневалась в его дипломатических талантах, и чувствовала гордость за брата, наблюдая за тем, как легко он привлекал студентов на свою сторону, как просто увлекал их рассказами. Проблемой было только то, что сама Хоуп, как бы не пыталась, не могла разделить его взгляды. Это разногласие стало самым большим из всех конфликтов в семье Торнтонов. И, если раньше у кого-то ещё оставалась надежда на то, что младшая дочь сможет стать достойной наследницей рода, то теперь в ней были разочарованы все члены семьи разом.

Впрочем, финальным аккордом в этой изящной игре Хоуп на нервах своей влиятельной прародительницы, был поставлен чуть позже. И, самое интересное, пожалуй, в том, что в упомянутом инциденте роль Хоуп была весьма пассивной – она была лишена вопроса выбора. Так вышло, так получилось, так сложились звёзды. В Ильверморни всегда относились весьма толерантно к представителям всех рас, включая и оборотней. Для них в школе были созданы особые условия, которые, по большей части, были известны всем лишь в форме слухов – никто, кроме самих оборотней, не владел никакой информацией о том, как руководство школы контролирует безопасность всех студентов в полнолуния, и что происходит с самими оборотнями в таких условиях. Для начала, дабы оставаться в безопасности, по ночам студентам следует оставаться в своих комнатах, а не шататься за пределами школы в поисках приключений. Именно этому правилу Торнтон и не последовала, оказавшись не в то время не в том месте. Обладая весьма нерациональными храбростью и решительностью, она, столкнувшись с отпущенным обратившимся студентом лицом-к-лицу, попробовала противостоять ему, чтобы дать своим друзьям фору на побег. История могла бы закончиться и хуже, не отпугни друзья оборотня с безопасного расстояния или успей он добраться до жизненно важных органов. Однако, Хоуп осталась в живых. Так произошло её собственное обращение.

Пожалуй, этот момент можно назвать переломным в жизни Торнтон – и здесь не слишком ясно, сломалась ли она, или сломалось всё её окружение, что больше не было готово простить ей все огрехи. Хоуп стала чужой среди своих – в первую очередь, это коснулось семьи, только потом однокурсников. Её бабуля не смогла принять того факта, что её  внучка, её надежда – оборотень, – а потому пускала байку за байкой о ее состоянии, пока слухи от студентов школы не перешли к их родителям, не расползлись, кажется, по всему Нью-Йорку, не очернили окончательно её имя в кругах местной аристократии. Хоуп привыкла принимать удары судьбы в боевой позиции, держаться молодцом и уметь давать сдачу любому обидчику, но проблем становилось все больше и больше, а решений на них не находилось – даже замечательная во всех отношениях Ильверморни не могла избавить её от насмешек и метки «прокажённой», девочки-волка. Конечно, вокруг неё по-прежнему оставались люди: старые друзья, брат, преподаватели – но и они казались временами чрезмерно отдаленными. Оставалось лишь смириться со своим положением. Смириться, признать поражение и постараться быть максимально безразличной.

Теперь, расслабившись и окончательно распрощавшись с контролем надуманного будущего над дерьмовым настоящим, Хоуп не могла, да и не видела больше смысла, продолжать лгать ни себе, ни окружающим – она официально присоединилась к лагерю, прямо противоположному идеям CJA, виновато сообщив брату о том, что записалась на факультатив о не-магической культуре. Конечно, у неё было оправдание, которое тому пришлось передать семье – мол, врага нужно знать в лицо, – но все они прекрасно понимали, что младшая Торнтон никогда не делала ничего из благородных побуждений. Она действовала так, как подсказывало ей её сердце, а не разум, и в этом было огромное её отличие от той желанной копии её самой, что так старались взрастить что мама, что отец, что бабушка. Из Хоуп не вышло леди, не вышло достойной дочери, сестры и внучки, совершенно точно не вышло великолепного мага и не вышло будущей жены какому-нибудь министру. Вопрос лишь в том, что её саму это не слишком-то и расстраивает – Хоуп позабыла о том, когда в последний раз позволяла себе открыто проявлять хоть какие-то эмоции, и, откровенно говоря, пока что, эта система, полное игнорирование проблемы, работает просто восхитительно.
• • • • • • • • • • • • • • • • •
Участие в сюжете: есть своя ветка, по которой планирую играть, но держаться «особняком» от общего сюжета не хотелось бы.
Связь: могу поделиться вотсапом или вк в личные сообщения.
Как нашлись: привел Элиот.

пост

0

5

Код:
[align=center][url=http://justoneyestarday.rusff.me][img]http://funkyimg.com/i/2iUZq.gif[/img][/url]
[font=Arial Narrow][size=16]США | НАШИ ДНИ | МИР РОУЛИНГ | NC-21[/size][/font][/align]

0

6

« Привет,
забавно, что первый раз, когда я пишу кому-то письмо, станет и последним. Непривычно держать в руках перо, выводить букву за буквой и представлять эмоции, что будут сменяться на твоем лице, когда ты это прочитаешь.

Я поставила себе невыполнимую задачу: не разреветься, пока буду писать. Реву уже пятнадцать минут, не остановиться. Лишь одному человеку на всем белом свете известно, как заставить меня прекратить. Этот человек – ты. Впрочем, сейчас уже нет смысла прекращать. Когда я прекращаю плакать, мне начинает казаться, что все не так уж и плохо. Это плохо, потому что не соответствует правде. Все плохо, Касл, по-прежнему плохо.

Я лгала тебе много раз, о половине ты, возможно, даже догадался, но не обо всем – это точно. Иначе ты бы знал, что последует после того, как это письмо отправится к тебе; ты бы предугадал и уже появился здесь, стягивая мне руки и  предостерегая от того, что все вокруг называют большой ошибкой. Я лгала тебе, когда говорила, что мне стало проще общаться с семьей – все наоборот. Я лгала, когда обещала больше не лезть к Элиоту – полезла и получила то, что, кажется, заслужила. Я лгала, когда говорила, что насмешки прекратились – они продолжаются, они будут продолжаться всегда, потому что перекроить всю студенческую иерархию Ильверморни ни мне, ни тебе, никому не под силу.

Не вини себя ни в чем. Ты дал мне все, что мог дать. Тепло и заботу, опыт и мудрость. Наверное, последней недостаточно, но это уже моя вина – в конце-концов, я никогда не любила учиться. Не вини себя за то, чего дать мне не смог. Я не настолько глупа, чтобы прощаться с жизнью лишь только из-за неразделенной любви. Это чувство – единственное, что грело меня по ночам и давало мне надежду на будущее в светлых тонах. Это прекрасное чувство дарило мне счастье, и я благодарна судьбе, что встретила тебя, что успела полюбить и узнать, как это. Спасибо за каждое воспоминание, спасибо за перчатки, за теплые слова, за каждый фильм и каждую песню.
Я знаю, что ты тоже ведешь свой бой, но рядом с тобой уже есть человек, который делает тебя счастливым, и этого достаточно для того, чтобы не переживать о тебе. Ты будешь в порядке, Касл. Ты обязан быть в порядке.

Не обязательно прятать это письмо от любопытных глаз и годами хранить его, как память обо мне. Это чушь. Мне хочется верить, что памяти обо мне останется больше, чем один тонкий пергамент. В нем нет ничего сокровенного – лишь то, на что мне не хватило смелости или времени высказать в лицо тебе и каждому, кто в нем упомянут. Можешь отнести его в качестве доказательства тому, что смерть моя была добровольной. Бабуля точно устроит расследование. Мне даже хотелось бы, чтобы ты показал его Элиоту. Не отдавай насовсем (он будет перечитывать его в каждом новом приступе драматичного алкоголизма), но покажи, дай прочитать и проследи внимательно за тем, что будет видно в его глазах.

Элиот, мой дорогой, любимый Элиот. Мне очень жаль, что ты так и не смог поверить в то, что я всегда тебя любила. Прости мне все мои выходки, прости все то, что говорила, прости, что наводила на тебя родительский гнев. Прости, что не поддержала твоих идей, не разделила твоего революционного энтузиазма. Ты должен понять, Элиот: не не-маги опасны для нас – мы опасны для них. И, если ты так стремишься избежать войны, смертей и потерь, так прекрати же их разжигать. Ты не представляешь, какая сила кроется в тебе, и сколько страсти вижу я в твоих глазах, но я боюсь, что эта страсть станет твоей же погибелью.
Мне остается только надеяться, что с моим концом что-то новое, светлое и прекрасное обретет свое начало. Пожалуйста, Элиот, задумайся об этом.

Ну и, наверное, это конец. Я никогда не писала писем – повторюсь – так что прости мне это корявое завершение. Если бы мне было, что отдать – все, до последней копейки досталось бы тебе.

Буду скучать,
Хоуп.
»

0

7

Хоуп Торнтон сложно не заметить – несмотря на то, что юбилей свой отмечает та мисс Торнтон, что находится двумя поколениями выше, все взгляды все равно прикованы не к ней. Люди обходятся поверхностными поздравлениями, вынужденными улыбками, парой неискренних комплиментов, но стремятся выяснить все о состоянии самой младшей из Торнтонов. Какой, ведь, однако, конфуз – такая привлекательная и молодая, такая богатая и перспективная девочка, а сторонится высшего общества, не разделяет ценностей семьи. Ее сверстницы вовсю устраивают собственные приемы и делятся планами на будущую карьеру, или, что еще интереснее, на выгодное замужество, а она все молчит. Волчонок – так, разумеется, с ироничным смешком, ее сочувственно назвала одна из ближайших подруг матери. Хоуп услышала и дала об этом понять. Получила раздраженный взгляд родительницы и огромное моральное удовлетворение при взгляде на покрасневшие щеки той самой подруги. Удалилась, надеясь остаться в уединении, но вскоре снова оказалась под пристальным вниманием гостей.
Видеть все это больше нет сил. Изящные наряды приглашенных дам перестают казаться даже мало-мальски привлекательными, улыбки – искренними. Ласковый щебет каждого старого знакомого преисполнен лживыми фразами; люди докучают вопросами о будущем, о коем и сама Торнтон не имеет ни малейшего представления. Она ловко переводит тему на виновницу торжества, высказывает лицемерные благодарности, интересуется темами, что ни капли не интересуют. Кто-то упоминает детей. Хоуп чуть не давится какой-то отвратительной, но, несомненно, дорогой закуской, с нервным смешком открещивается от вопроса и понимает, что этот зал нужно покинуть. Как можно скорее.

Что интересно, уже минут пятнадцать она не может зацепиться взглядом за высокую фигуру брата. Не то чтобы тот стремился прийти ей на помощь и избавить от необходимости поддерживать занудные светские беседы. Не то чтобы она за это на него в большой обиде – здесь, в стенах этого поместья, они на поле боя. И каждый борется как может. Каждый сам за себя. Единственное преимущества Элиота лишь только в том, что у него чуть больше опыта, однако и интерес к нему оттого не угасает. Тем более, после инцидента в Ильверморни, о котором что его самого, что Хоуп норовит расспросить каждый второй, если не каждый первый.
Ловко минуя Барбару, что выговаривает кого-то из собственных подчиненных, Хоуп движется на выход из зала. Она мечтает позабыть об этих длинных коридорах и высоких потолках, но расправляется с лабиринтом собственного дома на раз-два – стучит по блестящему полу каблуками и осторожно осматривается, уже готовясь оправдываться перед случайно потерявшимися гостями. Девушка уверена на сто процентов, что не все комнаты поместья открыты для гостей: должно быть что-то, кроме спален, где можно уединиться. Впрочем, первым делом она отправляется на кухню – там подготовлены все закуски и напитки для гостей, и свистнуть оттуда бутылочку чего-нибудь, что поможет пережить этот вечер, задача весьма несложная.
Хоуп знает о том, что алкоголь не решает всех проблем.
Хоуп также знает, что без него она рискует не дотянуть до возвращения в школу без очередного скандала.

Одной рукой Торнтон прижимает к себе бутылку. Во второй болтаются неудобные туфли. Хочется вытащить шпильки из тугой прически, позволить волосам спокойно расположиться натуральными локонами на плечах, но, для начала, необходимо выбрать безопасное пристанище. Из всех доступных вариантов библиотека кажется самым оптимальным. В просторном помещении всегда уютно, есть весьма удобные диваны и масса книг, с которыми можно скоротать время. Конечно, рано или поздно ее спохватятся. Конечно, бабушке придется искать какое-то оправдание перед гостями, и завтра Хоуп рискует выслушать тысячу и одну претензию в адрес своего поведения, но какая разница? Каждое ее появление в этом доме может стать последним, и сейчас переживать об отношениях с семьей уже почти что не имеет смысла.
Тяжелая дверь поддается со скрипом, Хоуп аккуратно проходит внутрь, будто боясь потревожить многолетний покой, что удивительным образом хранит в себе это помещение. Она может понять, почему Элиот всегда проводил здесь так много времени – в величественной и одновременно уютной комнате атмосфера разительно отличается от любого другого места в поместье. Здесь нет места конфликтам и презрению – здесь только чистое знание. Девушка глубоко вдыхает, прикрывает глаза на мгновение и проходится пальцами по корешкам толстых книг на ближайшей полке, будто набираясь энергии от многостраничных томов.

Ее прерывает тихий кашель – первый признак того, что в библиотеке она не одна. Не то чтобы присутствие брата в этой комнате может удивить. Другой вопрос в том, что Хоуп не уверена, что этой встрече рада. Они не разговаривали уже с месяц: нет смысла в том общении, что неминуемо приводит к скандалу. Она не предательница семьи, а Элиот не коварный манипулятор, и, где-то в глубине души, они оба способны это признать, однако, шанса расставить все точки над "и" им до сих пор так и не выпало.
А это разве так удивительно? — девушка выгибает бровь, оборачиваясь и стараясь сдержать тяжелый вздох. Она не готова ссориться и скандалить сейчас, не готова выяснять отношения и в десятый, сотый, тысячный раз объяснять брату то, что кажется очевидным ей самой. Она устала. У нее болят ноги, и больше всего на свете ей хочется вернуться обратно в школу, которая, что иронично, стала роднее отчего дома. Хоуп аккуратно опускает туфли на пол, оставляя их у первого же стеллажа с книгами, а сама неспешно движется вглубь библиотеки, монотонно проговаривая все то, что крутится у нее в голове на протяжение последних нескольких часов, — Я терпеть не могу всех этих вычурных дамочек и их похотливых лысеющих мужей, что не переставая обсуждают, кажется, лишь только две вещи: мое замужество и обращение. Они не знают, о чем говорят, изображают сочувствие, а по их лицам видно – боятся.

Хоуп останавливается, устало смотрит на бутылку в своих вещах и поводит плечом – уже можно. Отсалютовав Элиоту, она делает первый глоток, морщится пару секунд, а затем мягко улыбается, чувствуя, как алкоголь теплом растекается по телу.
Ты ведь это специально? — заметив непонимание в глазах брата, девушка добавляет с тихим смешком, — Облиться и уйти «переодеваться»... умно! Этому вас там на рогатом змее учат?

0

8

Боится?
Когда Хоуп приближается к парнишке, тот будто ужимается, будто ожидает нападения. Это забавно, учитывая то, что роль жертвы все еще принадлежит не ему. Это забавно еще и потому, что Торнтон получает от замеченной эмоции какое-то странное, жестокое и извращенное удовольствие. Удовольствие, что тут же перерастает в панику – откуда эта жестокость?
Разобраться в себе, отделить приобретенные животные инстинкты от врожденного гнилого характера – вот, что тяжело. И, если бы Хоуп была уверена на сто процентов, что удовольствие ее обусловлено лишь обычным стремлением держать под контролем любую ситуацию, внушать, если не уважение, то хотя бы  страх, она не стала бы переживать. Однако, она ни в чем не может быть уверена сейчас. Единственное, что она знает – она способна убивать, и, даже несмотря на то, что луна в убывающей фазе, а она – в своем человеческом обличье – кажется, что животное внутри пересиливает остатки человека.
Может ли она убить Оскара? Нет. Но это ведь только пока, а дальше, должно быть, все только хуже.

Но все равно попытаешься мне их втюхать? — перебивает, громко, четко и агрессивно. В Хоуп много злости – она бьет через край, и сочится сквозь каждое слово. Вместо того, чтобы пускать в ход кулаки, она бьет интонациями. В то же время, говорит искренне. В таком состоянии нет необходимости и нагнетать, нет смысла давить из себя гипертрофированные эмоции. Тех злобы и обиды, что, кажется, навсегда захватили душу Торнтон, вполне достаточно, чтобы произвести верное впечатление. Она не жалеет того, кто сломал ей жизнь. Даже несмотря на то, что много раз ей было объяснено – когда-то кто-то сломал жизнь и ему самому, но вины здесь ничьей нет.
Как будто от твоего несчастного «прости» что-то изменится, — фыркает, качает головой и опускает взгляд в пол, — Такое не прощают, Манчини.

Хочется прикрыть уши ладонями, закрыть глаза, не видеть и не слышать ничего вокруг себя. Еще лучше – не чувствовать. Находиться рядом с Оскаром невыносимо: все шрамы, что остались на ее теле, горят огнем, и руки подрагивают, и сердце колотится быстрее, чем должно. Больше всего, пожалуй, Хоуп бесит не это – больше всего Хоуп бесит то, что даже несмотря на всю объяснимую ненависть, она испытывает странную с парнем напротив близость. Связь. Отвратительную, мерзкую, но крепкую, едва ли не нерушимую связь.
Хочется отмыться от этого. Оно – чужое. Оно – не Хоуп, и никогда не станет даже ее частью. Хоуп не привыкать к косым взглядам и разговорам за спиной, не привыкать к насмешкам и издевкам, не привыкать к пренебрежению со стороны семьи – все это выдержать не так уж и сложно. Однако, после того, как долго она боролась за то, чтобы иметь возможность быть собой и держать полный контроль над собственной судьбой, примирение с новой сущностью внутри невозможно. Не для того был пройден этот долгий путь.
Очередной глубокий вдох. Выдох. Главная цель: закончить этот разговор как можно скорее, избавиться от общества этого пакваджи и вернуться к попыткам возвращения в жизнь. Звучит непросто, на деле и вовсе невозможно.

Ты не хотел никому причинить вреда? — девушка давится нервным смешком, вновь поднимает на Оскара прожигающий взгляд, смотрит с холодной насмешкой и полным безразличием к любым эмоциям, что вложены в неаккуратные слова. Если решился извиняться, должен был понимать, что ничего не выйдет, — Что за детский сад? Что за бред? Блять, ты понимаешь вообще, что сломал мне жизнь?
Хоуп не понимает, что бесит ее больше: то, что Оскар вообще решился извиниться или то, что на полном серьезе решил, что фраза «я не хотел причинить вреда» автоматически аннулирует его вину. Эгоистичная попытка очистить совесть – самой Торнтон это знакомо. Только вот радости прощения она врагу своему не предоставит. Раздавит в отместку, убьет, растолчет в пыль, и если не физически, то хотя бы морально. Отомстит за себя, потому что это – единственное, что у нее всегда получалось хорошо.
Хоуп замечает, что перестала дышать. Что-то мешает нормально функционировать, и даже чертовы эмоции отнимают силы.
Послушай, — раз и навсегда, она хочет расставить все точки над «i», — Ты и сам знаешь, куда можешь засунуть свои извинения вместе со своими советами. Мне наплевать, что ты хотел и чего не хотел. Это случилось. И это навсегда останется на твоей совести. Я не знаю, спишь ли ты по ночам, и о чем думаешь, когда остаешься в одиночестве, но единственное, что делает мне совсем немного легче: мысль о том, что кровь оказалась хотя бы не на моих руках. На твоих, — Торнтон передергивает, прежде чем она выплевывает самую низкую фразу, что, когда-либо произносила, — Не знаю, как ты живешь с этим. На твоем месте, я бы избавила мир от своего присутствия.

0

9

— Так, — с видом счастливого карапуза, которому просто так вручили большую конфету, Хоуп перебирает вещи Касла, внимательно всматриваясь в каждую и пытаясь припомнить, в каждой ли из них его видела. В основном, да. У Хоуп фотографическая память и несколько месяцев странной обсессии своим наставником за плечами. Сейчас подрастающий маньяк внутри нее пищит от радости: когда еще предоставится такой восхитительный шанс?
И, да, если бы Касл не лежал сейчас в паре метров от нее, не следил бы за ней, не видел бы – она обязательно зарылась бы носом в несколько его вещей и стояла бы в таком положении пару минут, запоминая запах. Однако, он здесь. И лежит, ведь, и смотрит, и улыбается даже. И стоит, наверное, держать себя в руках, даже несмотря на то, как это сложно.
— Что угодно могу взять? — уточняет на всякий случай, уже присмотрев себе майку. Вроде, ничего особенного в ней и нет, но она удивительно мягкая, и мужчине очень идет, и длины ее будет достаточно, чтобы прикрыть все, что нужно прикрывать. С выбранной вещью в руках девушка делает несколько шагов в сторону, к стулу, на который можно будет скинуть весь свой школьный наряд, который порядком поднадоел. Пиджак, правда, уже давно отложен в сторону – уж больно неудобно – но все остальное сохраняет прежний вид.
Только теперь Хоуп понимает, что переодеваться собралась прямо перед Каслом. Она оборачивается быстро, смотрит на него через плечо, мельком, но ничего не говорит – а что тут скажешь? Спрашивать разрешения уж больно глупо, и пути назад уже нет. К тому же, будь у него возражения – высказался бы сам. Торнтон не собирается устраивать из своего переодевания шоу, но все равно не может не нервничать, стягивая с ладоней тонкие перчатки, а затем расстегивая пуговицу за пуговицей на блузке и, отчего-то, представляя, что расправляться с ними могла бы и не сама. Когда блузка оказывается на стуле, на спине появляются мурашки. Хоуп выпрямляется, чувствуя, как щеки наливаются жаром. Она чувствует на себе взгляд, и это очень волнительно, пускай и приятно. Руки слегка подрагивают, когда приходит очередь расстегивать юбку, но и та вскоре податливо скользит по бедрам вниз. Девушка не наклоняется (они оба не пережили бы такого шага) – приседает, чтобы поднять ее и аккуратно повесить на спинку стула.
И, как бы не хотелось продлить этот странный во всех отношениях момент, процесс переодевания подходит к своему логическому завершению: майка оказывается у Торнтон на плечах, как и предполагалось, выглядит, как короткое, но все же, платье, и девушка оборачивается пытаясь успокоиться и избавиться от предательского румянца.
— Ну, как-то так, — улыбается, прикусывая губу и стараясь не выдавать своей, наверняка, чрезмерной, радости от возможности носить одежду Касла, хотя бы на его территории.
Единственное, что до сих пор доставляет неудобства - лифчик. И, Хоуп более чем уверена, что Сковилл никогда не поймет ее желания от него избавиться правильно, но даже мысль о том, чтобы спать еще одну ночь в нем, когда есть шанс от него избавиться, доставляет неудобства. Девушка смотрит на довольного и расслабленного Касла из-под ресниц и решается спросить, — Ты не против, если я?.. — оттягивает бретельку лифчика, напоминая о его наличии, — Ну, сниму?

0

10

ты же понимаешь, что ничего не будет?
слова оглушают. хоуп смотрит на брата широко распахнутыми глазами, раскрывает рот, чтобы ответить, но тут же его и закрывает – сказать нечего. эти слова всегда висели над ней темной тяжелой тучей, но ни разу еще ни один человек не решился произнести их вслух.
самое дерьмовое, пожалуй, в том, что она понимает. принципиально отказывается в это верить, отмахивается от каждой дурной мысли и вытягивает из единственного светлого чувства в своей душе максимальную пользу; однако, ведь, понимает. всегда понимала.
хоуп эмоциональная и неуравновешенная, хоуп не умеет принимать правильных решений, но она не глупая. она – все, что угодно, но не глупая. она все понимает.

понимаю, — ее голос звучит удивительно тихо, будто даже теряется в отголосках предыдущих громких фраз, что до сих пор эхом отражаются от стен тесной комнаты. тесной она не была всегда – стала только сейчас, когда дышать стало сложно, и сидеть на месте тоже.
в глазах элиота плещется сочувствие, но ей оно не нужно. сочувствием ничего не исправишь, и если о чем-то она и жалеет, так только о том, что вряд ли сможет испытать что-то такое же к кому-то еще. кричавши громче всех о том, как важно быть искренними в собственных чувствах, она остается без возможности их выразить, и что-то внутри определенно разрывается.
не смотри на меня так, — хоуп по-прежнему говорит тихо, будто ужимается вся, улыбается печально и чувствует, как в глазах собираются слезы, — не всем школьницам везет так сильно, как джине, — шаткий смех, попытка свести все в шутку.
выдох, она проводит ладонями по лицу в нелепой попытке незаметно смахнуть слезы с уголков глаз. элиот внимательный: он все замечает, наверняка, и отчего-то становится стыдно. никогда раньше хоуп не заботилась так сильно о ком-то кроме себя, никогда раньше не позволяла себе быть настолько откровенной в разговорах с братом, никогда раньше не чувствовала себя настолько уязвимой.

с такими вопросами она, обычно, ходит к каслу.
это – единственная тема, обсуждать которую вслух она с ним не станет ни при каких обстоятельствах.
брось, — элиот обнимает ее, и хоуп пытается отмахнуться, но выходит плохо. она сама подается в объятья брата, сама прижимается к нему ближе, сама утыкается лбом в грудь, не думая как-то о том, что может запачкать белую рубашку. ей плохо. ей хуже, чем когда-либо, и хочется забыть и отпустить, и хочется смириться и отплатить мужчине той же светлой, искренней и теплой дружбой, заботой безо всякого контекста, которую он заслужил, но против сердца не пойдешь.
она завидует юджинии чуть больше обычного, замечая то, как на нее смотрит элиот. слишком уж очевидная параллель: школьница и практикант, семнадцать и двадцать восемь – как на ладони. и с каждым разом все сложнее натягивать беспечную улыбку.

может быть, это просто ее судьба – оставаться неудачницей хоуп торнтон, полюбить которую сродни самому страшному проклятью. пожалуй, это многое бы объяснило.

0

11

Хоуп выдыхает, как только слышит «напротив» – она и не осознавала, что все свои претензии готовилась высказать на одном духу. Она была уже готова ждать от Лео ножа в спину, но, что ей свойственно, с выводами поспешила. И слава Мерлину, потому что если в жизни ее и осталось хоть что-то стабильное, то это дружба со Смэкхаммером. Оттого и воспринимается так болезненно попытка поставить ее под угрозу. Оттого и так страшно было терять единственную связь, что служила гарантом спокойствия и поддержки.
Впрочем, сейчас, несмотря и на то, что шанс объясниться отнимать у Леонарда она не станет, хочется высказать и свои обиды: не зря ведь Хоуп так долго формулировала их, вынашивала в своем подсознании? Она не хочет больше устраивать скандала (ну, разве что, самую малость, да и то, чтобы охладить пыл, да выпустить пар), хочет просто поговорить – максимально откровенно. И хочет продолжать верить, что новый статус, навязанный родителями, привычной откровенности не сможет помешать. Кивнув в ответ словам юноши о том, что им стоит сменить местоположение, она отходит в сторону, стараясь переварить то слово, что не соскользнуло с его губ, но очевидным камнем повисло в воздухе.

Думаешь, есть смысл этот слух отрицать? — «пока что» в речи Лео несло в себе слишком много надежды, и Торнтон видела необходимость ее разрушить, пока это не сделал кто-нибудь другой. Отрицать такие новости долго не выйдет, особенно учитывая то, как этим браком заранее горды родственники с обеих сторон. Родители, что жениха, что невесты, бабушка – они будут с упоением расписывать предстоящую свадьбу во всех деталях еще до того, как эти самые детали будут известны самим брачующимся, а сплетни от их благодарных слушателей перейдут к детям. Как можно отрицать факт предстоящей свадьбы, когда сама Барбара Торнтон по большому секрету поделилась новостями со всеми своими коллегами? Благо, что кольца на пальцы насильно не надели, но это ведь только пока – черт знает, что стукнет в их головы дальше? — Намного проще рассказать о том, как обстоят дела на самом деле. Не думаю, что кто-то нам поверит, правда, — очередной косой взгляд в сторону друзей, и Хоуп резко сворачивает в ближайший безлюдный коридор с хозяйственным крылом. Никто, кроме завхоза, да пары преподавателей здесь точно просто так гулять не станет. Тем более, пока завтрак еще не закончился, — Но мы хотя бы будем честными. Родители, конечно, будут недовольны, но что-то их не сильно волновало наше мнение, когда они это все организовывали, так что почему нас должны волновать они?
Хоуп привыкла держаться от семьи на расстоянии, жить желанием избавиться от всех характеристик, что навсегда привязаны к фамилии, но Лео – нет. У Лео другая жизнь, другие родители и другое представление о них. Было, по крайней мере.

Торнтон слушает друга внимательно, не перебивает, дает высказаться. Ее по-прежнему обижает то, что он не захотел ей написать, не захотел поговорить об этом, не захотел поддержать ее и получить необходимую поддержку в ответ, но это его решение, а решения других она всегда старалась уважать. Плюс ко всему, понять его разочарование проще простого – сама Хоуп столкнулась с ним раньше, в чуть более юном возрасте, но пережилось оно от этого не легче. Она привыкла теперь уже находиться с семьею в вечной конфронтации, привыкла к бесконечным спорам, привыкла к упрекам в свою сторону, привыкла к лицемерию. Конечно, свинью подобного размера ей подложили впервые, но не впервые ей приходится обороняться.
Ей жаль Леонарда. Искренне жаль: Смэкхаммеры всегда казались ей приземленными и искренними, честными людьми, и поверить в то, что они так поступили со своим сыном сложно. Однако, сделка говорит сама за себя: личное счастье любимого отпрыска в обмен на теплое местечко в комитете. Так делаются взрослые дела.

Мог бы хотя бы ответить, что поговорим позже, чтобы я перестала дергаться и переводить бумагу на записки, — тихо высказывает остатки упреков, скрещивая руки на груди и пожимая острым плечом. Остальные обиды, что так хотелось выразить минутами ранее потерялись на полпути, — Я же переживала.

0

12

http://funkyimg.com/i/2mMrD.png
италия громкая, жаркая, яркая. в италии знают толк в еде, искусстве и сексе, и хоуп действительно уверена в том, что в любом другом месте уже давно бы наложила на себя руки. в италию легко влюбиться: она часами бродит по улочкам рима, игнорируя палящее солнце и взгляды марии с икон, будто бы полные упрека; потом часами пропадает в студии, под руководством мастера превращая мягкую глину в лицо прекрасной ювенты.
ночами, глядя на высокое черное небо и потягивая терпкое домашнее вино на балконе своей маленькой квартирки, хоуп убеждает себя в том, что может справиться. она не верит во вторые шансы – не верит даже в то, что у нее когда-то был первый. однако, правда старается искать новые и новые причины прожить еще хотя бы день – будь то домашняя пицца добродушной соседки, что негласно взяла ее под крыло, или букеты из нежно-розовых кустовых роз, что вручает ей день за днем никколо, ее высокий и темноволосый сын.
ей кажется, что она может стать частью этого мира. привыкнуть к летней сиесте, научиться готовить что-то кроме пресловутого омлета, принять ухаживания этого мальчишки и перестать, наконец, лгать о своих итальянских корнях, в судорожных попытках припомнить хотя бы что-то по итальянски, помимо 'boun giorno' и 'arrivederci'.
только вот теперь, когда счастье подступает слишком близко, она срывается.
заламывает пальцы, запирая все окна и двери; часами плачет и курит в холодной ванне, и смотрит в упор на лезвие, что, как всегда готовое, сверкает с полочки под зеркалом. думает, вспоминает и плачет снова, потому что даже спустя года не смогла найти лекарства, которое смогло бы склеить разбитое сердце.
она ненавидит себя за то, что каждый раз хочет написать каслу, потому что обещала. обещала беречь себя, бороться, не сдаваться и просить о помощи, когда она нужна. ненавидит себя за то, что не пишет, потому что знает, что в одиночку не справится никогда. боится увидеть его снова, боится не увидеть его больше никогда. знает, что он – то, что спасло ее когда-то. знает, что он – то, что медленно убивает ее сейчас. ненавидит себя за все то, что делает, и чего не делает – этой ненависти достаточно, чтобы сходить с ума по нескольку дней, но недостаточно, чтобы покончить со страданиями раз и навсегда.
это смешно, потому что она сама выбирает мучительную и долгую жизнь быстрой смерти, и сама же каждый раз об этом жалеет.
и возвращаться в реальный мир после этих приступов страшно, потому что она никогда не станет «своей» среди людей столь честных и открытых. хоуп не может позволить себе принять очередной букет, потому что знает, что разобьет никколо сердце, если даст хотя бы малейшую надежду. хоуп вежливо отказывается от ужина с соседкой и покупает чертов чизбургер в макдональдсе. хоуп разбивает высохший бюст ювенты, наблюдая за тем, как вместе с ней разбиваются и остатки ее юности.
так для нее заканчивается италия.

0

13

http://s6.favim.com/orig/140820/bampw-dead-roses-death-funeral-Favim.com-2010926.gif

0

14

Код:
[align=center][img]http://funkyimg.com/i/2nL2r.png[/img] [img]http://funkyimg.com/i/2nL2s.png[/img] [img]http://funkyimg.com/i/2nL2t.png[/img]
[/align]

0

15

прототип внешности
http://funkyimg.com/i/2hC7X.png http://funkyimg.com/i/2hC7Y.png http://funkyimg.com/i/2hC7X.png
цитата
• • • • • • • • • • • • • • • • •
ИМЯ И ФАМИЛИЯ, ВОЗРАСТ
студент/преподаватель/другое, кем вам приходится

http://funkyimg.com/i/2hE5o.png

Описание персонажа.

• • • • • • • • • • • • • • • • •
Ваши отношения.

Дополнительно.

0

16

Хоуп заранее ненавидела этот день. И, надо сказать, на то у нее были все причины.
Во-первых, она все еще была жива, все еще находилась в своем теле, в своем окружении и в холодных каменных стенах Ильверморни, что все больше походили на тюремную решетку. Во-вторых, приближалось очередное полнолуние: то самое мерзкое время, когда отрицать в себе наличие чего-то животного, игнорировать инстинкт и волчье нутро физически невозможно; то самое время, когда убить кого-то хочется сильнее, чем себя саму. В-третьих, видимо, взглянув на календарь, в МАКУСА решили, что им недостаточно школьников, выпадающих из окон и психов, вроде Элиота, и стоит надавить на наименее защищенных студентов, что даже иронично, учитывая их природу.

Конечно, оборотни. Кто же еще может быть более лакомым кусочком для людей, чья работа состоит во мнимом покрытии планов по улучшению магической жизни и бесконечной бюрократии? Кого проще обвинить и сделать корнем всех проблем, как не монстров – диких и опасных. Никто и не вспомнит о том, что стали они такими не по своему желанию; никого не будет волновать, что никому они не успели причинить вреда (за редкими исключениями). Хоуп прекрасно знала о том, насколько прогнила эта система, сверху и до самых низов, самых рядовых чиновников, заискивающих перед высшими лицами, вроде ее собственной бабули. Она своими глазами видела и взятки, и пиршества, что на эти взятки устраивались. Своими ушами слышала, как люди высших должностей жалели и поливали ее всеми сортами дерьма за ее спиной. Поверить в непредвзятость МАКУСЫ по отношению к оборотням – все равно, что поверить в то, что

0

17

JOY's CHALLENGE
полный список вопросов и правила можно найти у Франса,
который и подарил нам этот замечательный челлендж

http://funkyimg.com/i/2pzkb.png http://funkyimg.com/i/2pzka.png http://funkyimg.com/i/2pzkd.png http://funkyimg.com/i/2pzkc.png
Day #2. Очень запоздалый. Кроме того, не-магический.
Что было бы, если бы персонажи были обделены магией, кем бы они стали?

# хоуп:

на мой взгляд, жизнь хоуп была бы значительно лучше, светлее и дольше, не будь она магом, а попросту родись в семье богатых и влиятельных людей (политиков, к примеру). магия, что в принципе дается ей непросто, кажется только неуместным дополнением; а маги, из предрассудков чистокровного окружения и поведения родного брата – напыщенными и высокомерными. хоуп и так спит и видит продолжение своей жизни в не-магическом мире. она могла бы уделить все свое время изобразительному искусству, уехала бы в италию учиться либо в художественной академии, либо на искусствоведа, счастливо вышла бы замуж и родила несколько кучерявых детишек. и ее вполне устраивала бы жизнь под палящим солнцем. если прикрыть концовку этой вот зарисовки, можно представить  ту самую замечательную реальность с полноценным хэппи эндом.

# эвелин:

вне всяких сомнений, эвелин посвятила бы всю свою жизнь науке и медицине, и, наверняка, достигла бы потрясающих высот, учитывая семейный бэкграунд и сильный характер. скорее всего, ее идеи в обычной, не-магической медицине, казались бы поначалу людям такими же вызывающими и сумасшедшими, как и те эксперименты, что она предлагает в целительстве, однако с первыми положительными результатами, к ней начали бы прислушиваться. она амбициозна, очень активна, так что ее планка всегда была бы где-то недостижимо высоко, однако, она бы стремительно к ней двигалась. что касается семьи и детей – в отличие от хоуп, что нашла бы в семье поддержку, которой необходимо кому-то дарить свою любовь и заботу, чтобы полноценно существовать – айви не стала бы торопиться. думаю, карьера для нее всегда стояла бы в приоритете.

0


Вы здесь » it's all i have to say » главная // glavnaya » girls just want to have fun


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно